мой ход
Пожалуй, Блейк - мой любимый поэт. Невероятно, сколько смысла можно вложить в стихотворение и сколько символов.
Перечитывала вышеназванное стихотворение, в оригинале не получается, т.к. сложноват для меня такой английский, но в переводе тоже неплохо. Если бы не объяснили, о чем речь, в жизни бы не догадалась.
читать дальше
Сперто когда-то откуда-то...
Перечитывала вышеназванное стихотворение, в оригинале не получается, т.к. сложноват для меня такой английский, но в переводе тоже неплохо. Если бы не объяснили, о чем речь, в жизни бы не догадалась.
читать дальше
Вот, по-моему, лучший перевод. Не знаю, кто автор.
ПУТЕМ ДУХОВНЫМ
Я пересек Страну Людей,
Мужчин и Женщин видел там -
И Страх вошел в меня такой,
Что на Земле неведом вам.
Дитя рожать у них - восторг,
А вот зачатье - горький труд;
Так сеют в муках семена -
Зато потом с улыбкой жнут.
Когда у них родится Сын,
Его Старуха заберет -
Распнет Младенца на скале
И вопли в чашу соберет.
Терновый даст ему венец,
Пронзит конечности гвоздем -
А сердце, вырвав из груди,
Кладет на лед и жжет огнем.
Переберет за нервом нерв,
Ей вопли мальчика - бальзам;
И молодеет с каждым днем,
А он мужает по часам.
И сбросив цепи, он встает
Пред Девой Отроком в крови -
И подминает под себя,
И предает своей Любви.
И вот победно, словно муж,
В нее он корневищем врос,
Ворвавшись в плодоносный Сад,
Где рдеет лучшая из роз.
Меж тем он чахнет на глазах -
Обходит Тенью Дольний Дом;
Кругом сокровища его,
Что взяты потом и трудом.
Там золото безумных дум
И жемчуга влюбленных глаз,
Рубины выплаканных слеэ
И страсти блещущий алмаз.
Они - Вино его и Хлеб!
Толпа голодных у дверей -
И двери настежь: заходи!
И досыта здесь ешь и пей!
Он принял муки - и ему
Теперь под сводами звонят...
Но новорожденная Дщерь
Встает пред ними из Огня!
Она, как золото, горит,
Ее не тронуть и не взять -
Огнем Пылающую Плоть
Никто не смеет спеленать!
Она к Любовнику идет,
Ища не золото, не пыл;
А Дряхлый Призрак выгнан вон
Он Дщери Огненной не мил!
Где Старику искать приют? -
Бредет, согбенный и слепой,
Пока не сможет обрести
Объятий Девы молодой.
Лишь холодеющую плоть
Он опалит ее Огнем -
Засохнет плодоносный Сад
И рухнет обветшалый Дом.
И Постояльцы Дома - прочь!
Иному Оку - Взор иной!
Смешались Чувства - и Объем
Восстал из Плоскости Земной!
Затмились Солнце и Луна,
Померкли мириады Звезд.
Что пить ему? Что есть ему? -
Лишь камни голые окрест...
Ее улыбки чистый мед,
Ее очей манящий взгляд,
Вино и Хлеб невинных уст
Его питают и целят.
Так ест и пьет - а между тем
Он все моложе с каждым днем;
Они в отчаяньи бредут
Пустыней скорбною вдвоем...
Страх Деву гонит от него
И расставляет западни,
Уводит в Лабиринт Любви,
Где ночь и день бегут они.
Она пускает в ход Каприз,
Разросся в заросли Обман -
А в них медведь и волк живут,
И лев блуждает меж полян.
Он стал - Заблудшее Дитя,
Она - уже Старуха вновь...
Мигают Звезды в Небесах,
И всюду царствует Любовь!
Отведать радостей ее
Плоды роскошные зовут;
И живописны шалаши,
В которых Пастухи живут.
Но только Грозное Дитя
Предстанет перед Пастухом,
Он дико крикнет: "Родилось!"
И в ужасе покинет Дом.
Известно: лишь Исчадье тронь -
Отсохнет длань, - и не помочь!
Плоды попадали с ветвей,
И звери убежали прочь.
Придет Старуха - ей одной
С Младенцем справиться дано;
Исчадье Грозное распнет,
А дальше - как заведено...
Этот похуже.
СТРАНСТВИЕ
Я странствовал в Стране Людей,
Я был в Стране Мужей и Жен -
И лютый страх застыл в глазах,
В ушах остался с тех времен.
Там тяжкий труд - Зачать Дитя,
Забава Праздная - Рожать;
Так нам легко сбирать плоды,
Но тяжко сеять и сажать.
Дитя же, если это Сын,
Старухе Дряхлой отдают,
И та, распяв его гвоздем,
Сбирает крик в златой сосуд.
Язвит терновником Чело,
Пронзает Ногу и Ладонь,
И Сердце, грудь ему разъяв,
Кидает в прорубь и в огонь.
"Тут больно? - ищет. - Тут? а тут?"
В находке каждой - торжество.
Растет он в муках, а она
Лишь молодеет оттого.
И вот он - строен и кровав.
И дева с ужасом в глазах.
И, путы сбросив, он ее
Берет - всю в путах и в слезах.
"Тут больно? - ищет. - Тут? а тут?"
Ведет, как плугом, борозду;
Он обитает в ней теперь,
Как в нескончаемом саду.
Но вянет вскорости и он,
В своем жилище, как слепой,
Крадясь меж Блещущих Богатств,
Что захватил за День Земной.
Его богатства - жемчуг слез,
Рубины воспаленных глаз,
И злато раскаленных дум,
И страсть, и просьба, и приказ.
Он - это ел, он - это пил;
Теперь он кормит и поит
И перехожих, и больных -
Отныне дом его открыт.
К нему приходят - поглазеть,
Он стал посмешищем для всех;
Младенец-Дева из огня
Должна восстать, чтоб смолкнул смех.
И восстает из очага -
Златая, огненная стать, -
Не подымается рука
Дотронуться и спеленать.
А Дева ищет не его -
Богат иль беден, юн иль стар
Ее избранник, - но ему
Дом старца преподносит в дар.
Ограбленный, уходит вон.
Ища странноприимный дом,
Где выйдет Дева из огня
И слюбится со стариком.
Седой, согбенный и слепой,
Берет он Огненную Дщерь -
И вот рассыпался дворец.
И сад осыпался теперь.
Все перехожие - бежать,
Дрожа в смятенье, как листва,
И шаром плоская Земля
Крутится в вихре естества.
Шарахаются звезды прочь,
Забившись в щели пустоты,
Не стало пищи и питья,
Одни пустыни столь пусты.
Но есть Невинные Уста,
Они - Вино, и Хлеб, и Мед;
Есть Птицы Глаз на вертелах -
И, воскресая, ест и пьет.
Он знает, что растет назад,
Растет в младенческие дни;
В пустыне страха и стыда
Вдвоем скитаются они.
Она, как лань, несется прочь -
И, где промчалась, вырос лес,
Ее смятеньем порожден;
А он - за ней, во тьму древес,
Во тьму древес, во тьму Любви
И Ненависти, - он за ней;
И все извилистей леса,
Непроходимей и темней.
И вся пустыня заросла
Столпами мертвенных дерев,
И в Дебрях Бегства и Любви
Уж рыщут Волк, и Вепрь, и Лев.
И он добился своего!
Младенец он, она - дряхла;
Вернулись люди в те края,
А в небо - звезды без числа.
Деревья принесли плоды,
Маня и пищей и питьем;
Уже возводят города
И строят хижины кругом.
Но лишь Ужасное Дитя
Увидят жители страны,
Как с громким воплем: "Родилось!"
Сбегут из этой стороны.
Ведь ведомо: лишь прикоснись
К Ужасной Плоти - и умрешь;
Волк, Вепрь и Лев бегут, дрожа,
Деревья оголила дрожь.
Ведь ведомо: на эту Плоть
Управы людям не сыскать,
Пока Старуха не придет...
И все, как сказано, - опять.
Перевод В. Л. Топорова
Оригинал.
THE MENTAL TRAVELLER
I traveli'd thro' a land of men,
A land of men and women too;
And heard and saw such dreadful things
As cold earth-wanderers never knew.
For there the Babe is born in joy
That was begotten in dire woe;
Just as we reap in joy the fruit
Which we in bitter tears did sow.
And if the Babe is born a boy
He's given to a Woman Old,
Who nails him down upon a rock,
Catches his shrieks in cups of gold.
She binds iron thorns around his head,
She pierces both his hands and feet,
She cuts his heart out at his side,
To make it feel both cold and heat.
Her fingers number every nerve,
Just as a miser counts his gold;
She lives upon his shrieks and cries,
And she grows young as he grows old.
Till he becomes a bleeding Youth,
And she becomes a Virgin bright;
Then he rends up his manacles,
And binds her down for his delight.
He plants himself in all her nerves,
Just as a husbandman his mould;
And she becomes his dwelling-place
And garden fruitful seventyfold.
An aged Shadow, soon he fades,
Wandering round an earthly cot,
Full filled all with gems and gold
Which he by industry had got.
And these are the gems of the human soul,
The rubies and pearls of a love-sick eye,
The countless gold of the aching heart,
The martyr's groan and the lover's sigh.
They are his meat, they are his drink;
He feeds the beggar and the poor
And the wayfaring traveller:
For ever open is his door.
His grief is their eternal joy;
They make the roofs and walls to ring;
Till from the fire on the hearth
A little Female Babe does spring.
And she is all of solid fire
And gems and gold, that none his hand
Dares stretch to touch her baby form,
Or wrap her in his swaddling-band.
But she comes to the man she loves,
If young or old, or rich or poor;
They soon drive out the Aged Host,
A beggar at another's door.
He wanders weeping far away,
Until some other take him in;
Oft blind and age-bent, sore distrest,
Until he can a Maiden win.
And to allay his freezing age,
The poor man takes her in his arms;
The cottage fades before his sight,
The garden and its lovely charms.
The guests are scatter'd thro' the land,
For the eye altering alters all;
The senses roll themselves in fear,
And the flat earth becomes a ball;
The stars, sun, moon, all shrink away,
A desert vast without a bound,
And nothing left to eat or drink,
And a dark desert all around.
The honey of her infant lips,
The bread and wine of her sweet smile,
The wild game of her roving eye,
Does him to infancy beguile;
For as he eats and drinks he grows
Younger and younger every day;
And on the desert wild they both
Wander in terror and dismay.
Like the wild stag she flees away,
Her fear plants many a thicket wild;
While he pursues her night and day,
By various arts of love beguil'd;
By various arts of love and hate,
Till the wide desert planted o'er
With labyrinths of wayward love,
Where roam the lion, wolf, and boar.
Till he becomes a wayward Babe,
And she a weeping Woman Old.
Then many a lover wanders here;
The sun and stars are nearer roli'd;
The trees bring forth sweet ecstasy
To all who in the desert roam;
Till many a city there is built,
And many a pleasant shepherd's home.
But when they find the Frowning Babe,
Terror strikes thro' the region wide:
They cry 'The Babe! the Babe is born!'
And flee away on every side.
For who dare touch the Frowning Form,
His arm is withered to its root;
Lions, boars, wolves, all howling flee,
And every tree does shed its fruit.
And none can touch that Frowning Form,
Except it be a Woman Old;
She nails him down upon the rock,
And all is done as I have told
ПУТЕМ ДУХОВНЫМ
Я пересек Страну Людей,
Мужчин и Женщин видел там -
И Страх вошел в меня такой,
Что на Земле неведом вам.
Дитя рожать у них - восторг,
А вот зачатье - горький труд;
Так сеют в муках семена -
Зато потом с улыбкой жнут.
Когда у них родится Сын,
Его Старуха заберет -
Распнет Младенца на скале
И вопли в чашу соберет.
Терновый даст ему венец,
Пронзит конечности гвоздем -
А сердце, вырвав из груди,
Кладет на лед и жжет огнем.
Переберет за нервом нерв,
Ей вопли мальчика - бальзам;
И молодеет с каждым днем,
А он мужает по часам.
И сбросив цепи, он встает
Пред Девой Отроком в крови -
И подминает под себя,
И предает своей Любви.
И вот победно, словно муж,
В нее он корневищем врос,
Ворвавшись в плодоносный Сад,
Где рдеет лучшая из роз.
Меж тем он чахнет на глазах -
Обходит Тенью Дольний Дом;
Кругом сокровища его,
Что взяты потом и трудом.
Там золото безумных дум
И жемчуга влюбленных глаз,
Рубины выплаканных слеэ
И страсти блещущий алмаз.
Они - Вино его и Хлеб!
Толпа голодных у дверей -
И двери настежь: заходи!
И досыта здесь ешь и пей!
Он принял муки - и ему
Теперь под сводами звонят...
Но новорожденная Дщерь
Встает пред ними из Огня!
Она, как золото, горит,
Ее не тронуть и не взять -
Огнем Пылающую Плоть
Никто не смеет спеленать!
Она к Любовнику идет,
Ища не золото, не пыл;
А Дряхлый Призрак выгнан вон
Он Дщери Огненной не мил!
Где Старику искать приют? -
Бредет, согбенный и слепой,
Пока не сможет обрести
Объятий Девы молодой.
Лишь холодеющую плоть
Он опалит ее Огнем -
Засохнет плодоносный Сад
И рухнет обветшалый Дом.
И Постояльцы Дома - прочь!
Иному Оку - Взор иной!
Смешались Чувства - и Объем
Восстал из Плоскости Земной!
Затмились Солнце и Луна,
Померкли мириады Звезд.
Что пить ему? Что есть ему? -
Лишь камни голые окрест...
Ее улыбки чистый мед,
Ее очей манящий взгляд,
Вино и Хлеб невинных уст
Его питают и целят.
Так ест и пьет - а между тем
Он все моложе с каждым днем;
Они в отчаяньи бредут
Пустыней скорбною вдвоем...
Страх Деву гонит от него
И расставляет западни,
Уводит в Лабиринт Любви,
Где ночь и день бегут они.
Она пускает в ход Каприз,
Разросся в заросли Обман -
А в них медведь и волк живут,
И лев блуждает меж полян.
Он стал - Заблудшее Дитя,
Она - уже Старуха вновь...
Мигают Звезды в Небесах,
И всюду царствует Любовь!
Отведать радостей ее
Плоды роскошные зовут;
И живописны шалаши,
В которых Пастухи живут.
Но только Грозное Дитя
Предстанет перед Пастухом,
Он дико крикнет: "Родилось!"
И в ужасе покинет Дом.
Известно: лишь Исчадье тронь -
Отсохнет длань, - и не помочь!
Плоды попадали с ветвей,
И звери убежали прочь.
Придет Старуха - ей одной
С Младенцем справиться дано;
Исчадье Грозное распнет,
А дальше - как заведено...
Этот похуже.
СТРАНСТВИЕ
Я странствовал в Стране Людей,
Я был в Стране Мужей и Жен -
И лютый страх застыл в глазах,
В ушах остался с тех времен.
Там тяжкий труд - Зачать Дитя,
Забава Праздная - Рожать;
Так нам легко сбирать плоды,
Но тяжко сеять и сажать.
Дитя же, если это Сын,
Старухе Дряхлой отдают,
И та, распяв его гвоздем,
Сбирает крик в златой сосуд.
Язвит терновником Чело,
Пронзает Ногу и Ладонь,
И Сердце, грудь ему разъяв,
Кидает в прорубь и в огонь.
"Тут больно? - ищет. - Тут? а тут?"
В находке каждой - торжество.
Растет он в муках, а она
Лишь молодеет оттого.
И вот он - строен и кровав.
И дева с ужасом в глазах.
И, путы сбросив, он ее
Берет - всю в путах и в слезах.
"Тут больно? - ищет. - Тут? а тут?"
Ведет, как плугом, борозду;
Он обитает в ней теперь,
Как в нескончаемом саду.
Но вянет вскорости и он,
В своем жилище, как слепой,
Крадясь меж Блещущих Богатств,
Что захватил за День Земной.
Его богатства - жемчуг слез,
Рубины воспаленных глаз,
И злато раскаленных дум,
И страсть, и просьба, и приказ.
Он - это ел, он - это пил;
Теперь он кормит и поит
И перехожих, и больных -
Отныне дом его открыт.
К нему приходят - поглазеть,
Он стал посмешищем для всех;
Младенец-Дева из огня
Должна восстать, чтоб смолкнул смех.
И восстает из очага -
Златая, огненная стать, -
Не подымается рука
Дотронуться и спеленать.
А Дева ищет не его -
Богат иль беден, юн иль стар
Ее избранник, - но ему
Дом старца преподносит в дар.
Ограбленный, уходит вон.
Ища странноприимный дом,
Где выйдет Дева из огня
И слюбится со стариком.
Седой, согбенный и слепой,
Берет он Огненную Дщерь -
И вот рассыпался дворец.
И сад осыпался теперь.
Все перехожие - бежать,
Дрожа в смятенье, как листва,
И шаром плоская Земля
Крутится в вихре естества.
Шарахаются звезды прочь,
Забившись в щели пустоты,
Не стало пищи и питья,
Одни пустыни столь пусты.
Но есть Невинные Уста,
Они - Вино, и Хлеб, и Мед;
Есть Птицы Глаз на вертелах -
И, воскресая, ест и пьет.
Он знает, что растет назад,
Растет в младенческие дни;
В пустыне страха и стыда
Вдвоем скитаются они.
Она, как лань, несется прочь -
И, где промчалась, вырос лес,
Ее смятеньем порожден;
А он - за ней, во тьму древес,
Во тьму древес, во тьму Любви
И Ненависти, - он за ней;
И все извилистей леса,
Непроходимей и темней.
И вся пустыня заросла
Столпами мертвенных дерев,
И в Дебрях Бегства и Любви
Уж рыщут Волк, и Вепрь, и Лев.
И он добился своего!
Младенец он, она - дряхла;
Вернулись люди в те края,
А в небо - звезды без числа.
Деревья принесли плоды,
Маня и пищей и питьем;
Уже возводят города
И строят хижины кругом.
Но лишь Ужасное Дитя
Увидят жители страны,
Как с громким воплем: "Родилось!"
Сбегут из этой стороны.
Ведь ведомо: лишь прикоснись
К Ужасной Плоти - и умрешь;
Волк, Вепрь и Лев бегут, дрожа,
Деревья оголила дрожь.
Ведь ведомо: на эту Плоть
Управы людям не сыскать,
Пока Старуха не придет...
И все, как сказано, - опять.
Перевод В. Л. Топорова
Оригинал.
THE MENTAL TRAVELLER
I traveli'd thro' a land of men,
A land of men and women too;
And heard and saw such dreadful things
As cold earth-wanderers never knew.
For there the Babe is born in joy
That was begotten in dire woe;
Just as we reap in joy the fruit
Which we in bitter tears did sow.
And if the Babe is born a boy
He's given to a Woman Old,
Who nails him down upon a rock,
Catches his shrieks in cups of gold.
She binds iron thorns around his head,
She pierces both his hands and feet,
She cuts his heart out at his side,
To make it feel both cold and heat.
Her fingers number every nerve,
Just as a miser counts his gold;
She lives upon his shrieks and cries,
And she grows young as he grows old.
Till he becomes a bleeding Youth,
And she becomes a Virgin bright;
Then he rends up his manacles,
And binds her down for his delight.
He plants himself in all her nerves,
Just as a husbandman his mould;
And she becomes his dwelling-place
And garden fruitful seventyfold.
An aged Shadow, soon he fades,
Wandering round an earthly cot,
Full filled all with gems and gold
Which he by industry had got.
And these are the gems of the human soul,
The rubies and pearls of a love-sick eye,
The countless gold of the aching heart,
The martyr's groan and the lover's sigh.
They are his meat, they are his drink;
He feeds the beggar and the poor
And the wayfaring traveller:
For ever open is his door.
His grief is their eternal joy;
They make the roofs and walls to ring;
Till from the fire on the hearth
A little Female Babe does spring.
And she is all of solid fire
And gems and gold, that none his hand
Dares stretch to touch her baby form,
Or wrap her in his swaddling-band.
But she comes to the man she loves,
If young or old, or rich or poor;
They soon drive out the Aged Host,
A beggar at another's door.
He wanders weeping far away,
Until some other take him in;
Oft blind and age-bent, sore distrest,
Until he can a Maiden win.
And to allay his freezing age,
The poor man takes her in his arms;
The cottage fades before his sight,
The garden and its lovely charms.
The guests are scatter'd thro' the land,
For the eye altering alters all;
The senses roll themselves in fear,
And the flat earth becomes a ball;
The stars, sun, moon, all shrink away,
A desert vast without a bound,
And nothing left to eat or drink,
And a dark desert all around.
The honey of her infant lips,
The bread and wine of her sweet smile,
The wild game of her roving eye,
Does him to infancy beguile;
For as he eats and drinks he grows
Younger and younger every day;
And on the desert wild they both
Wander in terror and dismay.
Like the wild stag she flees away,
Her fear plants many a thicket wild;
While he pursues her night and day,
By various arts of love beguil'd;
By various arts of love and hate,
Till the wide desert planted o'er
With labyrinths of wayward love,
Where roam the lion, wolf, and boar.
Till he becomes a wayward Babe,
And she a weeping Woman Old.
Then many a lover wanders here;
The sun and stars are nearer roli'd;
The trees bring forth sweet ecstasy
To all who in the desert roam;
Till many a city there is built,
And many a pleasant shepherd's home.
But when they find the Frowning Babe,
Terror strikes thro' the region wide:
They cry 'The Babe! the Babe is born!'
And flee away on every side.
For who dare touch the Frowning Form,
His arm is withered to its root;
Lions, boars, wolves, all howling flee,
And every tree does shed its fruit.
And none can touch that Frowning Form,
Except it be a Woman Old;
She nails him down upon the rock,
And all is done as I have told
Разъяснение.
Стихотворение "Путем Духовным" датируется 1799-1800 гг. и входит в так
называемый "Манускрипт Пикеринга" (одну из не опубликованных при жизни
блейковских рукописей, названную по имени первого владельца, издателя Бэзила
Пикеринга). В этом стихотворении Блейк прослеживает собственный "духовный
путь", а также - в виде обобщения - путь всего человечества. Напомним, что
стихотворение относится к периоду, когда Блейк разочаровался в своих
"натуралистических" взглядах и нащупывал путь к новому, чисто духовному
восприятию. Хотя эта своеобразная исповедь написана достаточно простым
языком и в достаточно несложной образной системе, она, тем не менее,
довольно трудна для понимания, поэтому мы предлагаем анализ по строфам.
1-2: В этих строфах описывается страна духа, населенная Мужчинами и
Женщинами - двумя типами идей, - по которой странствует Путник (заметим, что
начинается стихотворение от первого лица). Естественные законы земного мира
поставлены в этой стране "с ног на голову": зачатье (зарождение идеи) здесь
мука, а роды (претворение в жизнь) - радость.
3-7: Сын - это натуралистическая, идущая от реальности идея (не следует
забывать, что мужское начало ассоциируется у Блейка с природным,
естественным). Следовательно, Блейк начинает описание своего духовного пути
с "натуралистического" периода. В образе "Старухи" скрыта одряхлевшая,
отмирающая идейно-духовная парадигма, существовавшая к моменту пришествия
натуралистической идеи (то есть мировоззренческие взгляды Блейка, связанные
с периодом Невинности). Старая парадигма терзает и отвергает всякую новую
идею, которая в муках и гонениях постепенно мужает и наконец одерживает
верх, оплодотворив собой старые представления (вспомним, что на этом этапе
Блейк рассматривает физическую любовь как очистительную, а свободное
проявление страсти - как проявление духовности).
8-10: Восторжествовав, "натуралистическая" идея начинает стареть,
однако при этом продолжает питать собой "Дольний Дом" - земную реальность.
Кроме того, остаются "сокровища" - духовные богатства накопленные за время
владычества данной идеи (применительно к самому Блейку - его произведения,
созданные в "натуралистический" период). Строфа 9 содержит свойственную
Блейку беспощадную "автопародию" на стихотворение из "Манускрипта Россетти",
написанное между 1789 и 1793 гг., то есть в период торжества Невинности:
Riches
The countless gold of a merry heart,
The rubies and pearls of a loving eye,
The indolent never can bring to the mart,
Nor the secret hoard up in his treasury.
Богатства
Веселых умов золотые крупинки,
Рубины и жемчуг сердец
Бездельник не сбудет с прилавка на рынке,
Не спрячет в подвалы скупец.
Перевод С.Маршака.
11-13: Когда земной идеал, одряхлев, доказывает свою
несостоятельность, ему на смену приходит новая идея совершенно иного толка
("Дщерь"). Она облечена в "Огненную Плоть", что подчеркивает ее
несвязанность со всем материальным. Это - идея чисто духовная, которой чуждо
все земное, плотское (т.е. "золото" и "страсть"). Так Блейк описывает свои
взгляды, к которым привели духовный кризис и полное отвержение
"натуралистических" представлений.
14-15: Старик, олицетворяющий теперь старую парадигму, вытеснен новым
идеалом. Бессильная, одряхлевшая парадигма, утратив былую веру, ищет новый,
духовный идеал, который дано обрести в Деве, окрепшей духовной идее. При их
объятии земной, "натуралистический" Рай ("Дом" и "Сад") исчезает
окончательно.
16-17: Блейк описывает состояние растерянности и смятения, в котором
он пребывал после утраты "натуралистического" идеала, когда у него
зарождалось новое, "четырехмерное" видение, которое, скорее всего, и
подразумевается под "Объемом". Это - долгий период внутреннего кризиса, в
который и было написано "Путем Духовным".
17-19: "Дольний Дом" - Мир "натуралистического" идеала - меркнет и
умирает, превращается в "скорбную пустыню", однако надежда на возрождение,
хотя и слабая, заключена в Деве - чисто духовной идее (идее новой, "Опытной"
Невинности), и, насыщаясь ею. Старик постепенно молодеет (впитывает новую
веру).
20-21: Постепенно духовная идея начинает менять облик, в ней
появляется Обман, и она насаждает заросли, в которых блуждают дикие звери, -
"Дольний Дом" приобретает отчетливо зловещий оттенок. Здесь вновь звучит
отголосок того, что Блейк разочаровался в способности духовной идеи изменить
земную жизнь.
22-26: Здесь появляется новая идея (Дитя), тогда как Дева, ставшая
Старухой, одряхлев, начинает умирать. Однако при этом и она оставляет свои
плоды; как в случае с Идеей-Сыном, следует описание "обновленной
реальности". В данном случае Блейк описывает состояние гармонии внутреннего
идеала с внешним миром (в его мифологии это состояние названо Беула). Однако
это мнимая и недолговечная гармония: новая идея, которая питает ее, - это
Заблудшее Дитя, ибо мир Беулы очень похож на мир "Песен Невинности" (недаром
Блейк использует пасторальные образы) - иллюзию, которая теперь
ассоциируется у Блейка с притворством и религиозным ханжеством.
Заблудшее Дитя это "ложный Мессия", младенец-Христос фарисейской
религии. Восклицанием "Родилось!" Блейк явно намекает на библейское
пророчество: "Ибо младенец родился нам; Сын дан нам; владычество на раменах
Его..." (Исаия, 9: 6). Беула превращается в царство фарисейства и духовного
бесплодия, и нужна новая идея, чтобы обновить ее; а далее все следует по
кругу.
Стихотворение "Путем Духовным" датируется 1799-1800 гг. и входит в так
называемый "Манускрипт Пикеринга" (одну из не опубликованных при жизни
блейковских рукописей, названную по имени первого владельца, издателя Бэзила
Пикеринга). В этом стихотворении Блейк прослеживает собственный "духовный
путь", а также - в виде обобщения - путь всего человечества. Напомним, что
стихотворение относится к периоду, когда Блейк разочаровался в своих
"натуралистических" взглядах и нащупывал путь к новому, чисто духовному
восприятию. Хотя эта своеобразная исповедь написана достаточно простым
языком и в достаточно несложной образной системе, она, тем не менее,
довольно трудна для понимания, поэтому мы предлагаем анализ по строфам.
1-2: В этих строфах описывается страна духа, населенная Мужчинами и
Женщинами - двумя типами идей, - по которой странствует Путник (заметим, что
начинается стихотворение от первого лица). Естественные законы земного мира
поставлены в этой стране "с ног на голову": зачатье (зарождение идеи) здесь
мука, а роды (претворение в жизнь) - радость.
3-7: Сын - это натуралистическая, идущая от реальности идея (не следует
забывать, что мужское начало ассоциируется у Блейка с природным,
естественным). Следовательно, Блейк начинает описание своего духовного пути
с "натуралистического" периода. В образе "Старухи" скрыта одряхлевшая,
отмирающая идейно-духовная парадигма, существовавшая к моменту пришествия
натуралистической идеи (то есть мировоззренческие взгляды Блейка, связанные
с периодом Невинности). Старая парадигма терзает и отвергает всякую новую
идею, которая в муках и гонениях постепенно мужает и наконец одерживает
верх, оплодотворив собой старые представления (вспомним, что на этом этапе
Блейк рассматривает физическую любовь как очистительную, а свободное
проявление страсти - как проявление духовности).
8-10: Восторжествовав, "натуралистическая" идея начинает стареть,
однако при этом продолжает питать собой "Дольний Дом" - земную реальность.
Кроме того, остаются "сокровища" - духовные богатства накопленные за время
владычества данной идеи (применительно к самому Блейку - его произведения,
созданные в "натуралистический" период). Строфа 9 содержит свойственную
Блейку беспощадную "автопародию" на стихотворение из "Манускрипта Россетти",
написанное между 1789 и 1793 гг., то есть в период торжества Невинности:
Riches
The countless gold of a merry heart,
The rubies and pearls of a loving eye,
The indolent never can bring to the mart,
Nor the secret hoard up in his treasury.
Богатства
Веселых умов золотые крупинки,
Рубины и жемчуг сердец
Бездельник не сбудет с прилавка на рынке,
Не спрячет в подвалы скупец.
Перевод С.Маршака.
11-13: Когда земной идеал, одряхлев, доказывает свою
несостоятельность, ему на смену приходит новая идея совершенно иного толка
("Дщерь"). Она облечена в "Огненную Плоть", что подчеркивает ее
несвязанность со всем материальным. Это - идея чисто духовная, которой чуждо
все земное, плотское (т.е. "золото" и "страсть"). Так Блейк описывает свои
взгляды, к которым привели духовный кризис и полное отвержение
"натуралистических" представлений.
14-15: Старик, олицетворяющий теперь старую парадигму, вытеснен новым
идеалом. Бессильная, одряхлевшая парадигма, утратив былую веру, ищет новый,
духовный идеал, который дано обрести в Деве, окрепшей духовной идее. При их
объятии земной, "натуралистический" Рай ("Дом" и "Сад") исчезает
окончательно.
16-17: Блейк описывает состояние растерянности и смятения, в котором
он пребывал после утраты "натуралистического" идеала, когда у него
зарождалось новое, "четырехмерное" видение, которое, скорее всего, и
подразумевается под "Объемом". Это - долгий период внутреннего кризиса, в
который и было написано "Путем Духовным".
17-19: "Дольний Дом" - Мир "натуралистического" идеала - меркнет и
умирает, превращается в "скорбную пустыню", однако надежда на возрождение,
хотя и слабая, заключена в Деве - чисто духовной идее (идее новой, "Опытной"
Невинности), и, насыщаясь ею. Старик постепенно молодеет (впитывает новую
веру).
20-21: Постепенно духовная идея начинает менять облик, в ней
появляется Обман, и она насаждает заросли, в которых блуждают дикие звери, -
"Дольний Дом" приобретает отчетливо зловещий оттенок. Здесь вновь звучит
отголосок того, что Блейк разочаровался в способности духовной идеи изменить
земную жизнь.
22-26: Здесь появляется новая идея (Дитя), тогда как Дева, ставшая
Старухой, одряхлев, начинает умирать. Однако при этом и она оставляет свои
плоды; как в случае с Идеей-Сыном, следует описание "обновленной
реальности". В данном случае Блейк описывает состояние гармонии внутреннего
идеала с внешним миром (в его мифологии это состояние названо Беула). Однако
это мнимая и недолговечная гармония: новая идея, которая питает ее, - это
Заблудшее Дитя, ибо мир Беулы очень похож на мир "Песен Невинности" (недаром
Блейк использует пасторальные образы) - иллюзию, которая теперь
ассоциируется у Блейка с притворством и религиозным ханжеством.
Заблудшее Дитя это "ложный Мессия", младенец-Христос фарисейской
религии. Восклицанием "Родилось!" Блейк явно намекает на библейское
пророчество: "Ибо младенец родился нам; Сын дан нам; владычество на раменах
Его..." (Исаия, 9: 6). Беула превращается в царство фарисейства и духовного
бесплодия, и нужна новая идея, чтобы обновить ее; а далее все следует по
кругу.
Сперто когда-то откуда-то...
@темы: интересно
-
-
12.07.2017 в 17:39-
-
12.07.2017 в 18:27Есть еще ряд переводов:
1. Виктор Топоров. «Странствие» (ранний вариант). В кн.: Поэзия английского романтизма. Пер. с англ. – М.: Худож. Лит. – 1975. С. 99-103.
2. Токарева Галина. «Странствие». В кн.: Токарева Г. А. Миф в художественной системе Уильяма Блейка. Диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук. Воронеж. – 2005. С. 456–459.
3. Смирнов Дмитрий. Духовное Странствие. [Электронный ресурс].
4. Смирнов Дмитрий. Странник Духа. [Электронный ресурс].
5. Лу. Душа-скиталица [Электронный ресурс].